Не стало Тамары Крыловой… Не кинозвезды, не певицы, не светской львицы, не безнесвумен; не стало простой русской женщины, каких немало, по счастью, на Руси великой. Отошла в мир иной на 94-м году красивой и трудной жизни писатель (член союза писателей России), краевед, эколог, старожил города Конаково, что на берегу Московского моря в Верхневолжье. Утром первого дня зимнего солнцеворота – солнце пошло на весну! – остановилось ее сердце. От усталости. В старину в таких случаях говорили – изошла. Изошла, оставив нам в наследство свои книги, сотни посаженных ею деревьев, двух детей, внуков, правнуков и еще семь спасенных ею островов в Иваньковском водохранилище.

Дело было так. Посреди Московского моря близ Конаково чудом сохра-нились после затопления волжской поймы в 1937 году песчаные поросшие соснячком острова. Донельзя живописные, они украшали жизнь конаковцев, на острова добирались на лодках и моторках, удили рыбу, загорали, ставили палатки, ночевали, одним словом – отдыхали и потому называли их «конаковские канары» (На картах они обозначены как Заборские). В 70-е годы руководители калининского речного порта положили на острова глаз: столько дармового песка и гравия! И подогнали земснаряды для заготовки стройматериала. В городе роптали, но никто всерьез за острова не вступился. А Тамара Ивановна стала бить, что называется, во все колокола: писала письма в горсовет и горисполком, в местную газету, в областную, в общество охраны природы… Но все было тщетно. Никто и ничто не могло остановить всесильную речную, взявшую себе на откуп Московское море. Столь же неостановимы были и те, кто затапливал в 30-е годы здешние села, кладбища, поля и даже старинный город Корчеву. Объяснение было простое: так надо! Таково веление времени, эпохи великой стройки социализма: топить, сносить, рубить, поворачивать реки, передвигать горы… Но Крылову это не убеждало. И тогда она написала взволнованное письмо в газету «Известия». Письмо напечатали. И, удивительное дело, снос островов приостановили, а потом земснаряды и баржи и вовсе ушли. А Заборские острова и сейчас украшают гладь рукотворного моря: Большой Сухарьинский (на нем даже озерцо есть), Малый Сухарьинский, и еще пять – целый архипелаг. Третий по размеру – безымянный. Вот бы его назвать именем спасительницы конаковских «канар» – Крыловским.

Она не просто писала книги о своих родных краях. Она ратоборствовала за каждую рощицу, за каждую церквушку, старинную избу… Защищала не только природу, но и рачительно хранила историю своей малой родины. Вот лишь один эпизод, рассказанный пером конаковской воительницы:

«У Ильинского храма в правом углу возле ограды, на большом светлом естественном камне установлен старинный чугунный крест. Установлен он сравнительно недавно, летом 1998 года, Крыловым Владимиром Александровичем, сыном моим, а его десятилетний сын Алёша, мой внук, помогал. Сделали они это богоугодное дело совершенно бескорыстно, по велению сердца, чтобы сохранить для потомков память о давно минувших днях.

А история этого креста непростая. По рассказам старых людей в 1830 году в наших краях, как и по всей центральной России, свирепствовала холера. Был мор. И для избавления от страшной беды то ли из Новгорода, то ли из Архангельска был привезен этот крест в село Кузнецово (нынешнее Конаково) и установлен у церкви Александра Невского. Отлит он был в 1814 году в честь победы над Наполеоном. И мор чудесным образом прекратился.

Сто лет простоял крест у церкви Александра Невского. Люди приходили к нему, молились и получали помощь от Господа.

В 1930 году, церковь Александра Невского, как и другие наши церкви, была закрыта. Церковное имущество частью конфисковано, частью уничтожено, церковь отдали под какой-то склад. В Конакове не осталось ни одной действующей церкви. А в селе Селихово Ильинский храм, единственный на всю округу, продолжал существовать, не закрывался, несмотря на все гонения и невзгоды. Это произошло благодаря поддержке группы энтузиастов-прихожан, так называемой «двадцатки», и молитвенного подвига приходских священников. Почти 38 лет настоятелем храма был Арсений Троицкий. Начиная с 1929 года, он был трижды арестован, ссылаем в Сибирь и на Соловки, а в 1937 году расстрелян в Бутово, в Москве. После ареста о. Арсения богослужения в храме не было два года, но храм не закрывался. Служил в это время о. Иоанн. До 1936 года. В составе «двадцатки» энтузиастов были мой крёстный Михаил Петрович Андриянов и его друг Алексей Михайлович Комков, которого я хорошо знала. Их стараниями старинный чудотворный крест из Конакова с территории бывшей церкви Александра Невского был перевезен к Ильинскому храму и там установлен на старом кладбище.

Летом 1989 года при планировке старого кладбища возле Ильинской церкви этот крест попал под бульдозер, был отломан от основания и свален в общую кучу проржавевших, сгнивших памятников и крестов. К этому времени почти не осталось людей, помнящих про этот необычный крест и его историю. Но Господь не дал святыне затеряться, исчезнуть. Старая бабушка-прихожанка увидела его среди обломков, подозвала меня и сказала, что этот крест не обычный, а чудотворный. Он спасал людей от мора, несчастий, болезней. Мы извлекли крест из кучи и поставили в стороне, под старыми липами. Я надеялась установить его позднее, но сделать это оказалось непросто. Крест чугунный, обломан у основания, и приварить его нельзя. А место для него было нами подготовлено. В углу, где захоронены все надгробные памятники и кресты, посадили елочки, а для его основания привезли на тракторе большой светлый камень. Мне подумалось, что это будет для него самое подходящее место. Но крест на долгие годы так и остался стоять неприметным и безвестным. Несмотря на мои хлопоты, никто не брался его установить. Володя, когда приезжал в отпуск из Полярных Зорь, спрашивал меня об этом кресте, видно чудотворный крест запал ему в душу. В 1998 году, в очередной свой приезд, когда мы пришли в храм, сын сказал, что крест можно установить, и вызвался это сделать. Я была очень рада. Мы попросили благословения отца Бориса. И теперь старинный крест стоит на подготовленном для него месте – светлая память о корнях и предках наших…»

А сколько было сломано ею копий во спасение родовой усадьбы князя Григория Григорьевича Гагарина в селе Карачарово? Сколько статей понадобилось написать, чтобы до людей дошло, что могилу владельца усадьбы надо сохранить и памятник ему поставить – Григорию Григорьевичу Гагарину – архитектору, художнику, вице-президенту Академии художеств, ученику Брюллова, другу и иллюстратору Пушкина. Его сын – мичман Григорий Гагарин погиб в цусимском бою на эскадренном броненосце «Александр III»… Все это наша история, и отнюдь не поместная…

Тамара Ивановна с детства хранила память об этих людях.

«Князь скончался в 1893 году, во Франции, но завещал похоронить себя в своем имении Карачарово, которое он очень любил. Его похоронили на кладбище села Сучки, в склепе, недалеко от церкви, которую он построил. Рядом был склеп археолога Юлии Густавовны Гендуне, которая производила раскопки древнего городища на Топорке (на противоположном берегу Волги). Когда церковь взорвали, часть уцелевших кирпичей были сложены в штабеля, а чтобы местные жители не воровали ночью этот кирпич, поставили сторожа – известного в округе пьяницу по прозвищу Туча, которому кладбищенские страхи были нипочем. Однажды ночью, во время своего дежурства, он вскрыл склеп князя, надеясь найти там какие-то ценности (ведь не простой мужик похоронен, а князь), но ничего не нашел. А тело князя за долгие годы сохранилось нетленным, он был как живой, – рассказывали очевидцы. Видимо, было хорошо забальзамировано перед отправкой из Франции на Родину, в Россию, и Бог сохранил его. На нем хороший костюм. Пьяный Туча вытащил тело князя из склепа, снял с него костюм и ушел продавать, оставив тело под сосной. Тем временем один мужик приехал воровать кирпич и вдруг, в свете луны, увидел покойника, лежащего под деревом в исподнем. Бедняга так перепугался, что лишился разума.

Сторожа-вандала задержали на рынке... А тело князя предали земле не-далеко от кладбища, на открытом месте, там, где сейчас и стоит памят-ник. Правда, теперь там высокий лес – ведь столько воды утекло! Об этом, из ряда вон выходящем случае святотатства тогда много было разговоров в Конаково».

***

Ее излюбленный жанр – биографическая новелла, часто притчеобразная. Предельно простой родниковой чистоты русский язык. Предельно честный и точный взгляд на события, на свое в них участие, на современников, родственников, своих детей. Ее итоговая, можно сказать книга «О времени, о жизни, о Земле» вышла в 2014 году. Она открывается словами:

Спасибо, Господи, что я живу
Среди друзей, родных, добра и света.
За светлую закатную зарю, -
Спасибо, Господи, тебе за это!

Это не поза и не красное словцо. Это искренний всплеск благодарной души. Она считала, что изначально плохих людей нет, и что удивительно – если все же такой человек находился и попадал в ее окружение, он вольно или невольно становился хорошим. Она никого не осуждала, никогда не бранилась, ни на что не жаловалась. Возмущалась только тогда, когда бессовестно губили бессловесную природу или бездумно стирали следы истории. Бессловесную, но не бесчувственную. А она ее чувствовала как никто другой – беседовала с деревьями, обнимала их, пела песни цветам, гладила побеги и ветви. Всегда помнила завет бабушки Анны: «посидела на траве, встала и расправь ее, попроси прощения, что примяла ее». Этот почти буддистский призыв исходил из уст православной крестьянки с дворянскими корнями, выросшей в семье лесничего, сызмальства знавшей, что такое лес, чем он живет и как дышит.

Эта огромная любовь к «малой родины» роднила ее с замечательным художником Валентином Михайловичем Сидоровым, немного-немало народным художником СССР, лауреатом Госпремий, профессором, председателем союза художников СНГ. Их родные села – Селихово и Сорокопение разделяло не большей трех километров. И все, что дорого было душе Крыловой, все это великолепным образом воплощалось на полотнах Валентина Сидорова.

«Предки Сидорова, пишет Крылова, считались крестьянами князя Гагарина. Когда бабушка будущего художника выходила замуж, то князь приказал садовнику отобрать саженцы яблонь самых лучших сортов в качестве ее приданого. «Ими будешь поднимать ребятишек» – сказал ей князь. Этот сад вспоминает Валентин Михайлович в своей книге «Гори, гори ясно». Рано овдовев, бабушка поднимала многочисленную семью своим садом, называла сад кормильцем и всю жизнь молилась и вспоминала князя добрым словом. Оказывается, родной брат князя был селекционером, жил в Лондоне, каждое лето приезжал в Карачарово, привозил с собой саженцы лучших европейских сортов, акклиматизировал их в саду брата для здешних условий. Отсюда распространялись они по нашим местам, И необыкновенная знаменитая сирень пошла тоже из Карачарова, от Гагариных».

И один в поле воин. Это про Крылову. Но у нее было немало друзей-соратников, единомышленников. И каких!

Вот однокурсник по Тимирязевской сельскохозяйственной академии, бывший фронтовик – академик ВАСХНИЛ Герман Иванович Тараканов, почетный доктор Будапештского университета садоводства, основоположник научного тепличного овощеводства в России и прочая, прочая, прочая… Сколько раз приезжал он в Конаково в гости к Крыловой.

А вот местный художник-фарфорист Евгений Беляков, расписывавший великолепные сервизы для президентов и генсеков на темы русской охоты.

А еще замечательный поэт Ольга Бардакова, сибирячка, но нашедшая себе вторую родину в Конаково.

А еще… Да разве всех перечтешь? Скажи мне, кто твой друг… В последние годы ее коллективным другом стала Конаковская межпоселенческая центральная библиотека, что неподалеку от ее дома. Именно там представляла она свои новые книги, отмечала свои праздники, устраивала свои выставки. Помимо всего прочего она создавала картины из листков, лепестков, трави-нок, хвоинок, стебельков, рассылала друзьям открытки-икэбаны из местной флоры, лишний раз напоминая, как прекрасен наш зеленый мир.

В 83 года она освоила компьютер и сама набирала тексты своих книг. В 90 лет вступила в союз писателей России, и была, наверное, старейшим членом писательского сообщества. Впрочем, дело во все не в рекордах, главным ее деянием была любовь к своей малой родине – конаковскому верхневолжью. Особенно переживала она за плачевную судьбу некогда «градообразующего предприятия» известной на всю страну и полмира конаковской фаянсовой фабрики. Два века проработал этот уникальный завод, вырабатывающий знаменитый кузнецовский фарфор, а в советские годы – замечательную посуду, которая украшала кухни едва ли не каждого дома, а в 90-е годы производство остановили в угоду иностранным фирмам. «Старейший фаянсовый завод, – сетовала Тамара Ивановна, отдавшая ему не один год своей жизни, – флагман мирового производства фаянса, перестал существовать, а вместе с ним утеряна коллекция образцов («образцовая) – уникальный музей фаянса, в котором за почти 200 лет существования завода были собраны образцы творений известных художников и скульпторов, знаменитых мастеров фаянса. Старинное здание завода сейчас в полуразрушенном состоянии. А ведь все это – наша достойная история, наша гордость и слава! Более того, старые корпуса фаянсового завода являются памятники истории, культуры, промышленного зодчества, они внесены в особый реестр Тверской области. И даже это не спасло от современного «цивилизованного варварства». Богатейший музей завода с баснословной стоимостью огромной коллекции шедевров, уплыл в неизвестном направлении».

Увы, все это так, и по сей день не найдены следы грабителей музея, которому не удосужились дать «музейный статус» и который с банкротством завода тоже оказался «банкротом».

***

Названия ее книг говорят сами за себя – «Чтобы помнили…», «Свет добра сквозь горечь лет», «Листки судьбы, листки календаря» и, наконец, «О времени, о жизни, о Земле»… О земле… Как хорошо она знала, что такое земля, почва, травы, лес… Да и ей ли не знать, воспитаннице сельскохозяйственной академии имени Тимирязева. После войны много лет проработала колхозным агрономом на Урале. Работала полеводом в лагере для японских военнопленных. Вспоминала:

«У японцев охраны не было. Из своего лагеря шли по-военному, строем, по-взводно, и обязательно с одной и той же песней. Это была песня Лебедева-Кумача «Москва майская», точнее только один куплет и припев. Бывало еще колонны не видать в тайге по дороге, а в утреннем свежем воздухе далеко-далеко слышно: «Страна моя, Москва моя, ты самая рюбимая!». Пели они ее не все вместе, а повзводно. Пропоет 1-й взвод половину куплета, дальше эти же слова поет 2-й взвод, потом 3-й… И этих слов им хватало надолго, пото-му что они повторялись по частям, поочередно и многократно…

Дисциплина у них была строжайшая, и подчинялись они только своим ко-мандирам… Нужно было собирать огурцы на поле. Своих поставить не решилась – больше потопчут. Японцы работают аккуратнее и босиком. Объяснила, какие огурцы собирать, в какую тару и ушла на другое поле. Возвращаюсь к обеду и вижу, что все сидят и обедают, а один солдат стоит навытяжку. Спрашиваю ВК, почему солдат не обедает? – «А он огурец кушай-кушай». Т.е., когда собирал, – съел огурец, и его за это лишили обеда и по-ставили стоять, пока все сидели и обедали. Значит они, пока собирали, ни одного огурца не съели? Это по нашим меркам было поразительным! Говорю: «Вот вам ящик огурцов, кушайте». Они заулыбались, довольные: «Вот теперь можно кушай-кушай».

Как же ей было неловко, когда спустя полвека, японские туристы приехали в Конаково и увидели захламленный, замусоренный Бор – святилище города. Сколько сил, понадобилось ей, чтобы поднять сограждан на очистку сосно-вого леса.

Интересный эпизод: там, в Сибири, в нее влюбился один пленный японский офицер, предлагал выйти за него замуж. Но она вышла замуж за вернувше-гося с войны уральского казака Александра Крылова… Родила сына Володю, а потом дочь Валю. Сумела передать им свою преданность родной земле, свою стойкость, свое мировосприятие. Владимир служил на Северным фло-те, ходил на боевом корабле главстаршиной да так и остался в Заполярье на всю жизнь. Работал на атомной электростанции в Полярных Зорях. Валя – химик-керамист, москвичка. Все нашли свое место в жизни, но не забыли малую родину…

До последних лет своей долгой жизни Тамара Ивановна не теряла связи с тверской землей, с царством растений – сама копала, сама высаживала ле-чебные травы, шиповник, цветы. Одно время у нее на подоконнике росли в горшках новорожденные деревца каштанов и пихты. Когда они набирали силу, относила их в поредевший Бор и там подсаживала. Никто не скажет, сколько каштанов и пихт она там посадила. Впрочем, статистика тут ни к чему. Это еще один подвиг ее жизни – тихий, неброский, как и все остальное, что она делала.

В предновогодние дни незаметно ушла от нас Тамара Крылова, одна из плеяды святых несвятых.

Автор: Николай Черкашин