Прозвища тверитян: история и реальность

Не случайно, при таком разнообразии у нас говорят: «Всякая избушка своей кровлей крыта», «Что ни город, то норов; что деревня, то обычай», «У всякой стряпушки свои повирушки»[1]. Так, в 1920-е годы, заявляя о своей оригинальности и необходимости иметь свой лик, один из теоретиков литературной группы «Серапионовы братья», публицист Л.Н. Лунц писал: «Мы назвались Серапионовыми братьями, потому что не хотим принуждения и скуки, не хотим, чтобы все писали одинаково… У каждого из нас свое лицо и свои литературные вкусы… "У каждого свой барабан"… Каждый хату свою в свой цвет красит. Так в жизни…»[2] .

Все эти своеобразные отличия русского мира с глубокой древности бросались в глаза не только путешественникам, купцам, паломникам, бродягам, но даже местным жителям. Часто они замечали несходство в быту, в поведении, в обычаях одной местности от другой и нередко их обитатели получали уничижительно насмешливые или иронические прозвища (их еще называют присловья). Так, ярославцы стали «красавцы белотелы», считалось, что жители этого города были сплошь аполлоны бельведерские; дмитровцы (Московская губерния) - лягушечники, поскольку этот город окружали болота; коломенцы (Московская губерния) – чернонебые, то есть они жили в избах, которые топились по-черному, с закопченными потолками[3]; боровичи (Боровск, Калужская губерния) – луковники, так как они занимались огородничеством; рязанцы – синебрюхие, поскольку они носили синие домотканые рубахи; валдайцы (Новгородская губерния) – колокольники, жители этого города занимались отливкой колоколов. Нередко встречаются города и селения, имеющие по два, три и более прозвищ, например, муромцы (Владимирская губерния) – колошники, вертячие бабы, святогоны. «Последнее слово относится к ХIII веку, когда муромцы выгнали из своего города епископа Василия»[4].

В этой череде народного острословия жители Твери не были пропущены. Их называли ряпушниками (ряпучинники), поскольку они с очень древних времен любили употреблять в пищу и торговать мелкой промысловой рыбой, семейства лососевых – ряпушкой. Помните, у Н.В. Гоголя в комедии «Ревизор» городничий Антон Антонович Сквозник-Дмухановский, представляя себя уже высоким чиновником в Петербурге, мечтательно произнес: «Да; там, говорят, есть две рыбицы: ряпушка и корюшка, такие, что только слюнка потечет, как начнешь есть». Оказывается, часть этого гастрономического удовольствия можно было получить и в Твери, благо в те приснопамятные времена эта рыба водилась и в Волге.

Впервые это присловье было издано в книге этнографа и фольклориста И.П. Сахарова «Сказания русского народа» в 1841 году[5]. Но не вызывает сомнения, что оно появилось за многие десятилетия до публикации и в устной народной форме передавалось от одних людей к другим, от одного поколения к другому. Этой же позиции придерживаются и некоторые современные исследователи-фольклористы. Так, В.В. Колесов считает, что малый фольклорный жанр, собранный И.П. Сахаровым был широко известен в ХVIII веке и поэтому он публикует его в сборнике «Мудрое слово Древней Руси (ХI - ХVII вв.)»[6] Следует отметить, что помимо ряпушки в Твери в это время высоко ценилось искусство мастеров-замочников, чьи замысловатые изделия расходились далеко за пределами России. О чем еще в 1769 году свидетельствовал писатель, собиратель фольклора М.Д. Чулков. В «Стихах на Семик» он отмечал: «Замками славен Тверь…»[7].

Народные присловья, собранные И.П. Сахаровым, условно можно разделить на три вида. Первый, это непосредственно прозвища людей какой-то определенной местности, например, «калужане – щагольники»; второй, это остроумное изречение, например, «Свято место где тихвинца нет» (Новгородская губерния); третий – анекдот. Так, присловья, посвященные Твери, в этом сборнике состоят из нескольких прозвищ и анекдота. Первое прозвище – «тверитяне – ряпушники», затем идет анекдот:

« - Забегай, забегай!
- А что?
- Не видишь, куница бежит!
- Это собака с Клементьева двора.
- Ну, так пускай себе бежит».

Затем снова упоминаются прозвища тверитян – «новоприведенная девонька» и «цуканы», то есть цокальщики, те, кто говорит "ц" вместо "ч".[8]
Весомую работу по сбору афористического фольклорного материала одновременно с И.П. Сахаровым проводил профессор Московского университета, этнограф И.М. Снегирев. В 1848 году он издал «Русские народные пословицы и притчи». Довольно объемная книга содержала 9623 пословицы. В их число исследователь включил и прозвище «тверитяне –ряпушники», а также впервые опубликовал пословицу «Муж в дверь, а жена в Тверь»[9].

Необыкновенно огромен вклад по созданию подлинного свода русских пословиц и поговорок в первой половине и середине ХIХ века внес известный лексикограф, писатель и этнограф В.И. Даль. В 1853 году он подготовил к изданию сборник «Пословицы русского народа», который был опубликован в 1861 – 1862 годах в двух томах. В него вошло более 30000 текстов – пословиц, поговорок, загадок, скороговорок, примет, в том числе и присловья. Из прежних изданий было взято около 6000 кратких изречений. Современный исследователь фольклора Ф.М. Селиванов отмечал: «По полноте охвата материала собрание В.И. Даля остается непревзойденным… Содержание сборника давало картину русского народа, его мировоззрений со всеми противоречиями, глубиной и ограниченностью, достоинствами и недостатками».[10]

Именно в это собрание русских пословиц и попали некоторые другие меткие образные изречения, в которых насмешливо отразились жители Верхневолжского города. Кроме уже цитируемых выражений, записанных И.П. Сахаровым и И.М. Снегиревым, В.И. Даль опускает «новоприведенную девоньку» и добавляет другое присловье – «Тверитяне вприглядку с сахаром чай пьют» [11], а также пословицу «Пиши долг на двери, а получать будешь в Твери» [12].

Но прежде, чем назвать следующее афористическое выражение, посвященное тверитянам из сборника В.И. Даля, обратим внимание на его исходный текст – «Любимцы (Ярославская губерния) козу пряником кормили», впервые опубликованное И.П. Сахаровым в 1841 году. После издания этого изречения оно сначала было перенесено на жителей Ржева с добавлением одной детали «сквозь забор» - «Ржевцы: козу сквозь забор пряником кормили» [13] (подготовлено к печати в 1854 году). А еще через несколько лет было опубликовано в «Толковом словаре живого великорусского языка» (1867г.) с новой вставкой «думая, что девка» – «Тверичи через забор козу пряниками кормили, думая, что девка» [14]. Можно заметить, как на протяжении сравнительно небольшого отрезка времени произошло расширение смысла этого изречения и его свободная переадресация. Довершением развития этой фабулы может послужить художественный рассказ, записанный путешественником по Волге И.П. Корниловым в 1862 году. Он пишет: «Тверяки – «козлятники». Рассказывают, будто один парень полюбил девушку, и как родители ее были строги, то он мог видеться с нею украдкою, только через щель в дощатом заборе. Однажды парень, за которым родители девушки уже присматривали, накупив пряников, осторожно подкрался к месту свидания, и ему показалось, что он слышит за забором голос своей возлюбленной Маши. Он завел самую нежную речь, стал потчивать пряниками и ожидал ласкового слова, но Маша кушала пряники и молчала. Огорченный парень решился заметить: «Маш, а Маш, что ж ты прянички примашь, а ничего не башь». Вдруг он слышит блеяние козы, которую лукавая хозяйка дома пригнала к забору и которая съела все гостинцы одураченного парня» [15].

Как видно, народное присловье, возникшее и отражающее какие-то конкретные обстоятельства, связанное с городом Любимом, переместилось сначала в Ржев, а затем появилось в Твери. Эти передвижения шутливых выражений легко объясняются тем, что часто наиболее выразительные присловья люди иногда в шутку, иногда в серьез переделывают, вставляя вместо известных городов свой. Например, «Ярославль городок – Москвы уголок» [16]. Впервые это остроумное изречение было опубликовано в 1770 году в сборнике «Собрание 4291 древних российских пословиц», по предположениям специалистов профессором Московского университета, лингвистом А.А. Барсовым. Известно, что в 1763 году Тверь сильно пострадала от пожара. После огромных работ по восстановлению города «архитекторской командой» во главе с П.Р. Никитиным и совместно А.В. Квасовым, вероятно в самом конце ХVIII века, стали говорить: «Тверь городок – Петербурга уголок».

Известны и другие пословицы, где вместо знаменитых городов, таких как Иерусалим, Москва, Петербург, Вологда фигурирует Тверь. Так, в сборнике В.И. Даля встречаем: «В Москве к заутрене звонили, а в Вологде звон слышали» [17]. Местные жители переделали: «В Твери к заутрене звонили, а в Кашине звон слышали». «В городе (в Питере) рубят, по деревням (по городам) щепки летят» [18] - «В Твери лес рубят, а в Бежецк щепки летят». «И в Иерусалиме собаки есть» [19] - «И в Твери собаки есть».

Издание различного вида народных присловий, а также пословиц и поговорок, собранных известными фольклористами конца ХVIII - первой половины ХIХ века, в том числе И.П. Сахаровым и В.И. Далем, послужили впоследствии для многих творческих людей ценнейшим исходным материалом для художественно-публицистической работы. Этими сокровищами народной мудрости пользовались Н.В. Гоголь, например, в уже упомянутой комедии «Ревизор» («В Питере есть две рыбы: ряпушка и корюшка»); М.Е. Салтыков-Щедрин в «Истории одного города» ( 1870 г.), где герой повести – летописец достославного града Глупова, перечисляя племена народов, живших по соседству с головотяпами, называет наиболее замечательнейшие из них, в их числе и жителей Твери «ряпушников». Особенно активно использовали эти малые жанры фольклора писатели-публицисты в конце ХIХ - в начале ХХ века Н.А. Лейкин, А.С. Суворин, Г.И. Успенский и другие.

Именно в это время, помимо уже упомянутого изречения, относящегося к жителям города Любима – «козу пряником кормили», появляется новое к тверитянам не имеющее ни какого отношения острословие – «козу на колокольню тащили», которое в ряде источников, то есть в фольклорных сборниках (И.П. Сахарова, М.М. Забылина) отнесено к тихвинцам (Новгородская губерния) [20]. Не вызывает возражения, что эти оба выражения первоначально появились на тверской земле, как ничего не значащая веселая шутка, как стремление немного подурачиться, немного потешиться. Поскольку в конце ХIХ – ХХ века это животное не было для Твери каким-то особым знаком, город не был центром козоводства, здесь не была выведена какая-то особая порода этих животных, не было ни молочного, ни шерстного, ни пухового и ни даже сафьянового производства (как, например, это было в Торжке).

Однако эти шутливые выдумки, забавно перенесенные на тверитян, вскоре стали играть отрицательную роль. Жителей города иногда стали называть «козлятниками», это еще пока не прозвище, а род занятий и, как поясняет В.И. Даль, это те, кто любит козлят и козлятину.[21] Так, известный журналист, издатель А.С. Суворин писал в 1895 году: «Народ называет тверичей «козлятниками» /…/, считает их почему-то очень хитрыми и говорит: «тверичи хотели заманить пряником козу на колокольню…» И далее мемуарист рисует себе детальную картину этого народного присловья: «Представьте себе крутые и невозможные лестницы, ведущие на наши колокольни, и вы поймете силу этой насмешки».[22] Похожее утверждение можно встретить и в записях одного из организаторов большевисткого подполья В.Д. Бонч-Бруевича. Он 1905 году писал: «Первый раз в жизни я вступаю в этот полный исторических преданий город, где народ настолько хитрый, что, как говорит народная легенда, сумел козла писаным пряником заманить на колокольню…»[23]

В конце ХIХ – начале ХХ века прозвища буквально притягиваются к тверитянам, особенно, если это касается их говора. Так, известный очеркист, путешественник, этнограф С.В. Максимов писал: «Частобай тверяк, который подчас дзекнет не хуже своих соседей белорусов», фольклорист М.М. Забылин считал, что тверитяне «цвякалы», а историк В.О. Ключевский – «тверичи акают, раскрывают рот настежь, за что владимирцы и яровлавцы зовут их "полоротыми» [24]. А вот, что писал по этому поводу В.И. Даль: «…Даже в Тверском уезде есть селения, где акают по-рязански. Вообще говор скор и резок, отчего, например, кушалей (жителей села Кушалино –С.С.) прозвали частобаями. /…/ Во Ржеве цокают и дзекают» [25]. Как видно, разнообразие и пестрота говора, следовательно, и многие прозвища относятся не к жителям Твери, а вообще к населению Тверской губернии.

Несколько редких прозвищ тверитян в начале ХХ века записал прозаик, драматург, этнограф и коллекционер Е.П. Иванов. Он, работая с 1905 по 1934 годы над книгою о быте и языке людей самых разных профессий старой Москвы, сделал записи народных выражений – цирюльников, букинистов, извозчиков, портных, сапожников, трактирных половых, банщиков. Это издание было подготовлено к печати в 1934 году, однако опубликовано лишь только 1982 году и названо «Меткое московское слово». В нем можно встретить и прозвища тверитян, которые приезжали в белокаменную на заработки. Так, о тверских бродячих портных говорили: «тверской ветер, а не портной!»[26] Однозначно, это присловье было переделано из прозвища можайцев (Московская губерния) – «можайский ветер». И.П. Сахаров так пояснял это изречение: «Москвичи доселе так величают можайских поселян – людей ветряных в торговых делах. Кажется, это присловье дано было можайцам еще в старину, когда они переходили от москвичей к Шемяке и полякам против князя Василия Васильевича Темного».[27]

Второе острословие было связано с тверскими сапожниками. Оно записано в 1914 году в Москве « от тверского сапожника семидесятидвухлетнего бодрого старика Сергея Сергеевича Тихонова: «Тверские холодные, рваные, голодные, сегодня ценой на работу сходные! Тверской сапожник, матерный обложник, жену в кабаке пропил да козе башмаки на копыта купил… Вот как!»[28] В этом изречении обложник означает специалист по непристойным и оскорбительным выражениям.

Похоже, что в первые годы Советской власти все прежние прозвища тверитян – ряпушники, новоприведенная девонька, цуканы, цвякалы, чистобаи, тверской ветер, матерные обложники, и, наконец, козлятники – были, как понятия не соответствующие эпохе, отодвинуты в прошлое и преданы забвению. И как писал в своем неувядаемом творении «Мертвые души» Н.В. Гоголь, точно подметив, что «какое не придумай имя, уж непременно найдется в каком-нибудь углу нашего государства, - благо велико, - кто-нибудь носящий его, и непременно рассердится… А потому…» - великий знаток человеческих сердец назвал ее «дамою приятною во всех отношениях». Действительно, в 1920 – 1930-годах у тверитян совершенно неожиданно на первый план выдвинулось новое прозвище, бесспорно возникшее то ли в каком-то казенном доме, то ли в местах не столь отдаленных, то ли, наоборот, в отдаленных. Именно в это время за тверитянами начинает закрепляться прозвище одного рогатого и бородатого существа из рода парнокопытных, героя народных сказок – козла.

В народном представлении этот сказочный персонаж совершает немало необычных дел. Так, судя по сказкам, опубликованным А.Н. Афанасьевым, это мелкое рогатое существо не выносит домашнего закабаления и убегает со двора жить в лес (45), одурачивает волков (55), дарит Иванушке-дурачку волшебную дудочку, от игры которой свиное стадо стало плясать (238) и, наконец, из отвратительного сопливого животного превращается в доброго молодца (277).[29] Из целого ряда сказочных повествований видно, что в древнейшие языческие времена козел был одним из волшебных четвероногих. К тому же при исполнении купальских обрядов он был жертвенным животным. «В одной из обрядовых песен, - пишет один из исследователей русской мифологии В.В. Шуклин, - говорится, что за рекой горят огни, вокруг которых сидят молодцы и красные девицы и поют песни:

В середине старик сидит,
Он точит свой булатный нож.
Котел кипит горючий;
Возле котла козел стоит –
Хотят козла зарезати…

Образ жертвенного козла (превращенного мальчика) запечатлен в сказке о сестрице Аленушке и братце Иванушке. Козел относился к чистым животным, способным отгонять вредоносные силы. Его шерсть использовали как оберег от насылаемой колдунами порчи, болезней». [30] Кроме того, по представлениям наших предков козел оказывал покровительство урожаю зерновых культур, гороха, репы… Люди говорили: «Где коза ходит, там жито родит».[31]
Однако, такое доброе и благоприятное отношение к домашнему животному с крещением Руси меняется. «Христианская церковь, - пишет В.В. Шуклин, - утвердила отношение к козлу как к «нечистому» животному. Это представление слало настолько устойчивым, что саму нечистую силу и сатану стали изображать в образе козла или с козлиными рогами, ногами и копытами, бородой».[32] Одна из народных легенд так рассказывает о происхождении козла. «В то время как Бог творил четвероногих, дьявол – пресмыкающихся, тварей без ног и без крыльев или с множеством ног (пауков, скорпионов). Единственной четвероногой тварью, сотворенной сатаной, был козел. Увидав других зверей, козел побежал к ним, но сатана, из боязни, что Бог узнает, чем он занимается, схватил козла за хвост. Зверь рванулся, и хвост остался в руках у сатаны. С тех пор у козлов такие короткие хвостики».[33] Не случайно, известный писатель С.В. Максимов, рассказывая об образах русской демонологии, отмечал, что в народном представлении бесы боятся козла «от самого сотворения мира (вот почему держат до сих пор козлов на конюшне)».[34]

В народных поверьях людей окружают неисчислимые сонмы злых духов. Они имеют самые разнообразные имена – сатана, дьявол, нежить, демон, князь тьмы, царь преисподней, лукавый, нечистый, черный, рогатый, лесовик, полевик, водяной, безпятый и т. д. В словаре В.И. Даля перечислено около сорока наименований беса.[35] Многие из них, помимо некоторых сильно обезображенных человеческих черт, имеют и ряд сходств с козлом. Так, например, «лешие – существа как мужского, так и женского пола, огромного роста, вровень с деревьями, если ходят по лесу, и маленького – если бегают по траве. Верхняя половина тела человеческая, на голове – козьи уши, рога и борода. Ниже пояса – козлиное туловище»[36]

Из огромного количества злых духов находилось немало нечисти, которая селилась в совершенно определенной местности, в поле, реке, озере, болоте, горах. Так, например, в Запечерской волости Мезенского уезда Архангельской губернии поселился нечистый дух, леший – шишкун или шишко – хозяин и распорядитель комаров;[37]в реке Суре Нижегородской губернии жил стерляжий царь – владыка воды и рыбы; [38] в той же Нижегородской губернии обитало под землей демоническое существо бес мамон (мамонт) – зверь, необыкновенной величины, который ходит под землей, как под водою;[39]в Новгородской губернии в Крещенье бегал на кочерге черт шиликун. Где не было на двери креста, там он поселялся и жил до следующего Крещенья; [40] в Вологодской губернии в Кадниковском уезде водился леман (лембой) – лесной леший, похищающий детей, и давящий людей и посылающий на них болезни [41] и т. д.

На Верхневолжской земле, вероятнее всего в окрестностях Твери, судя по одному из вариантов песни о тверском восстании 1327 года «Щелкане Задудентьевиче» тоже обитало в древности нечистое существо Дютькозлять.
«Пошол Шшелкан,
Пошол Задудентьевич,
Приходит протиф Красного села.
Ис Красного села
Выскочил Дютькозлять,
И хватил Шшелкана поперег живота,
И бросил Шшелкана о сыру землю.
И тут Шшелкану славы поют,
И тут Шшелкану старины скажут.»[42]

В этом тексте имя вымышленного мифологического персонажа Дютькозлять состоит из двух основ. Первая – из древнерусского имени Дють, встречается в «Словаре древнерусских личных собственных имен» Н.М. Тупикова («Дюдьтко Минин, южский крестьянин. 1485 – 1505»), а также в «Ономастиконе» С.Б. Веселовского («Дютка, Федор Александрович Елкин-Кобылин, начало ХV века»). [43] Кроме того, в Верхнем Поволжье в старину встречалось имя Дюдей, которое означает дедушка [44] и восходит к индоевропейскому корню *dhe с удвоенной основой *dhe – dh(e). [45]

Известно, что в народной ритуально - обрядовой культуре деды были духами, покровителями семьи и дома, мифологизированными предками, прародителями рода, племени. «Их изображали, - рассказывает В.В. Шуклин, - в виде «болванов» с лучиной в руках и ставили в красном углу дома. Деды обитают в загробном мире и заботятся о живых, но через определенное время могут вновь воплотиться в живых людей. Таким образом, деды как бы соединяют прошлое, настоящее и будущее в единое циклическое время. Когда же деды влияют из подземного царства на жизнь и благополучие потомков, то через них осуществляется связь между умершими и живыми, преемственность традиций и обычаев. К помощи мифических дедов обращались в разных случаях: при посеве, при выборе места для постройки жилища. В «дедову неделю» (Радуницу), когда предки «отдыхают», их приглашали в дом для угощения, посвящали им первую ложку еды и первый стакан напитков, которые выставляли за окно или же выливали на стол. Пищу относили также на кладбище».[46]

Не вызывает сомнения, что жители Твери после злодеяний и бесчинств, творимых в их городе баскаком Чол-ханом (по русским летописям Щелканом) просили защиты у своих предков (дедов), персонифицированной фигурой которых и выступил Дютькозлять. Однако, в другом более известном варианте песни, рассказывающей о событиях 1327 года, вместо Дютькозлятя с Щелканом Дудентьевичем расправились два родные брата «удалые» Борисовичи. «Один ухватил за волосы, а другой за ноги и тут ево разорвали».[47] По предположению историков, этими героями могли быть тверской тысяцкий с братом, которые, вероятно, играли особую роль в этом восстании.[48]

Из текста песни, вариант которой был записан 5 июля в 1909 году в деревне Гридино Кемского уезда Архангельской губернии от Ивана Матвеевича Мяхнина [49], видно, что с принятием христианства покровители семьи и дома – деды были все же нечистой силой. Вероятно, именно поэтому их имя имеет пояснение – козлять, в котором основа слова «козл» соединена для усиления и демонологизации образа с суффиксом –ять, -ят (точно так, как это происходит в словах нос – носат, борода – бородат, волосы – волосат). Таким образом, получается, что Дють не козел, а существо, имеющее особо выделяющиеся козлиные черты – уши, рога и нижнюю часть туловища. Словом, он выглядит так, как в народном воображении леший.

В этом варианте песни, нечистый дух - Дютькозлять, чтобы убить Шшелкана Задудентьевича, выскакивает из Красного села. Этот топоним, означающий красивое, свидетельствует, что около этого селения или на краю его находились древние святилища, так называемые «красные горки», «красные холмы», рощи, поля. На этих возвышающихся местах славяне-язычники ставили свои идолы. «После крещения Руси, - сообщает академик Б.А. Рыбаков, - место языческих капищ на таких холмах заняли христианские церкви: «…Куда же древе погани жряху бесом на горах – туда же ныне цркви стоят златоверхие»[50]

Особого внимания заслуживают две последние строки песни о Щелкане:
И тут Шшелкану славу поют,
И тут Шшелкану старины скажут.
Вероятно, неизвестный автор этих строк хотел сказать, что Шшелкан стал известен в истории, как негативный персонаж («худая слава»), который ради наживы, своего тщеславия стал беспринципным убийцей своего единственного сына и властелином «Тверды (Твери – С.С.) прекрасной». Но в этот город ханский баскак привел «палачей немилосердных». Видя бесчинства, творимые Шшелканом, неведомая нечистая сила наших предков возмутилась и в виде Дютькозлятя напала на Шшелкана.
И хватил Шшелкана поперег живота,
И бросил Шшелкана о сыру землю.
Таким образом, мы видим, что древние языческие духи, покровители рода, племени на Тверской земле превратились с принятием христианства в новую демоническую сущность, имея в своем облике козлиные черты. Это перевоплощение говорит о том, что козел – явное олицетворение нечистой силы, никогда не был в Твери особо почитаемым животным. Хотя, несомненно, отдельные жители города, особенно в его окрестностях среди прочих домашних животных, вплоть до 1930 – 1940-х годов на своих земельных участках держали эту рогатую животину, но особого предпочтения к разведению коз здесь не было. В то же время «козлиный» промысел был широко распространен в ряде других уездов России. Так, еще в 1769 году русский писатель, собиратель фольклора М.Д. Чулков в «Стихах на Семик» сообщал: «Козлами, лошадьми прославился Казань…» [51] Кроме Казани и Казанского уезда козоводство было распространено еще в Оренбургской губернии (Оренбургская порода коз известна с ХVIII века) в ряде уездов Уфимской, Самарской губерниях и Донской области. Однако жителей этих регионов не называют «парнокопытными» или «козлами».

В то же время можно заметить, что на территории Тверской губернии встречаются места, которые в ХVIII, ХIХ и начале ХХ века славились разведением особой породы скота. Например, на восток от Бежецка по Виндаво-Рыбинской железной дороге вплоть до Ярославля шириной около пятидесяти километров была распространена бежецкая порода коров, так называемый бежецкий рогатый скот, отличавшийся от других своей высокой молочностью. [52] Однако людей, разводивших эту породу, никогда не называли ни коровами, ни быками. То же можно сказать и о жителях других регионов, которые славились разведением особо ценных пород домашних животных. Например, в Ярославской губернии в ХVIII – ХIХ была выведена грубошерстная романовская порода овец, в Воронежской губернии в ХIХ веке были выведены мясная порода холмогорских гусей и легкоупряжная порода лошадей – орловские рысаки. Но, не смотря на занятие определенным промыслом, население этих мест не стали величать баранами, гусаками, саврасками, буцефалами. Их промысел не стал нарицательным именем.

Нужно особенно подчеркнуть, что в сборниках русских пословиц, включая присловья, начиная с конца ХVIII века и кончая нашими днями, прозвище «козел», а тем более «тверской козел» отсутствует. Хотя о калужанах записано не прозвище, а остроумное изречение, что они «козла в тесте соложенном утопили». А вот самке этого животного повезло больше, она встречается в присловьях три раза: первый – «брянцы (Орловской губернии) – брянская коза». Это единственный случай, занесенный в сборники пословиц, когда название животного стало прозвищем. Второй и третий случаи - «любимцы – козу пряникам кормили» и «тихвинцы козу на колокольню затащили» были ранее подробно рассмотрены. В присловьях, как исключение, можно встретить и других домашних животных, которые связаны с жителями тех или иных мест. Например, «галичане (Костромская губерния) корову на баню затащили», «романовцы (Ярославская губерния) барана в зыбке качали», «ржевцы батьку на кобеля променяли», «старичане петуха хлебом солью встречали».

Известный ученый-этнограф Д.К. Зеленин, изучая эти регионально-групповые прозвища, их насмешливый и уничижительный характер, писал: «Присловья являются голосом народа о самом себе (и о своих соседях). В этом отношении присловья особенно интересны для этнографа. Как народ сам себя делит? В чем видит свое отличие от других народов? В чем усматривает отличие жителей одной местности от жителей другой?.. Присловья помогают установить исследователю деление народа на этнографические группы не только крупные, но и мельчайшие. Установка этих групп – одна из трудных задач этнографии…» [53]

В народных присловьях, как отмечают исследователи, содержится ценнейший материал по истории, культуре и этнографии наших предков. В них получили отражение этнографические признаки, благодаря которым мы можем отличать одну группу населения от другой [54]:

1. Прозвище людей, связанных с особенностями определенной местности. Так, «дмитровцы, (Московская губерния) - болотники. От болот окружающих Дмитров и лягушек, оглашающих окраины города» [55]. «Буевцы (Костромская губерния) – лесники. Поговорка с татарского времени. Татары хотели разорить этот город и искали его, переходя из леса в лес».

2. В присловье отразился род занятий местных жителей. Так, «нерехотцы (Костромская губерния) – нерехотские бегуны. Бегунами названы потому, что бегают по зимам с безменом скупать пряжу». «Ветлужане (Костромская губерния) – санники. Санник да тележник, а выехать не на чем». «Мурашкинцы (Нижегородская губерния) – тулупники». «Рузцы (Московская губерния) – дровосеки».

3. Прозвища по типу одежды, обуви и манере одеваться. Так, «ростовцы (Ярославская губерния) – вислоухие. Вислоухими названы по зимней шапке с ушами». «Климовцы (Московская губерния) – лапотники», «вытегоры (Олонецкая губерния) – камзольники».

4. Насмешливые прозвания, отражающие гастрономические пристрастия местных жителей. Так, «архангельцы – моржееды», «осташи (Тверская губерния) ершееды». Д.К. Зеленин пояснил это присловье: «Но ерш, ввиду его мизерности, демократическая рыба, так что ершееды можно понимать в смысле: «беднота»… Ерш означает еще удар (кулаком?), и ершеедами можно назвать также лиц, которым часто приходится кушать ерша этого последнего сорта».[56] «Ростовцы (Ярославская губерния) – лапшееды. Лапшеедами их называют потому, что лапша их любимое кушанье.

6. Прозвище, подчеркивающие отличительные черты характера и поведения людей. Так, «брянцы – куралесы. Куда из дома не поедут, а далеко не отъедут, а все к кружалу (кабаку – С.С.) или к своему гумну приедут». «Чухломцы (Костромская губерния) – рукосуи. Рукавицы за поясом, а другие ищет». «Вятичи – свистоплясцы».

7. Яркие выражения, свидетельствующие о своеобразии местного языка. Так, «сибиряки – чевошники. Они говорят: «Чево говоришь? На чево тебе надо? А это чево?». «Устюжане (Новгородская губерния) – красноязыки». (Краснословы, краснобаи, то есть люди, которые говорят красиво, но пустовато).

Среди этого огромного количества присловий, собранных со второй половины ХVIII и до начала ХХ века и расположенных по этническим признакам, можно четко выделить некоторые конкретные закономерности и обстоятельства появления народных прозвищ. Так, мы видим, что в них фактически не попадаются названия наиболее ценных для хозяйственных нужд домашних животных: мужского рода – конь, бык, боров, козел, баран, кобель; женского рода – лошадь, корова, свинья, овца, сука. Исключением являются - «брянская коза» и «ростовский каплун» (Ярославская губерния) и несколько словосочетаний, рассказывающих о занятиях людей – «можайские поросятники» (Московская губерния), «ржевские собачники», «моложские коноводы» (Ярославская губерния), «егорьевцы коновалы» (Рязанская губерния). Отсутствие прозвищ среди населения нашей страны с названием домашних животных не личных, а жителей деревень, сел, городов объясняется тем, что «братья наши меньшие» были широко распространены по всей России и невозможно выделить регион, где бы их не разводили. В этом плане и Тверь никогда не выделялась.

Прозвища, отражающие этнографические особенности жизни наших предков, как правило, образованы из двух основ, например, «сажа» и «еда» - «мезенцы сажееды» (Архангельская губерния); «кошка» и «давить» - «даниловцы – кошкодавы» (Ярославская губерния); «кура» и «цапать» - «куроцапы» - прозвище мелких чиновников, взяточников (И.И. Лажечников «Горбун»); «каша» и «хлебать» - «кирилловцы – кашехлебы» (Новгородская губерния). Второй способ пояления прозвищ – добавление к корневой основе слова суффикса -ник, например, «аршин» + «-ник» = «аршинник» - торговец тканями, недобросовестный, обмеривающий при продаже купец. Исходя из особенностей словообразования прозвищ, можно заметить, что, если бы тверитяне до начала ХХ века имели прозвище «козел», то к этому слову непременно добавилось бы весьма ценное дополнение, как это происходит в других прозвищах, например, «козел» + «еда» = «козлоеды», то есть люди, любящие питаться мясом козла; «козел» + «водить» = «козловоды» (люди, любящие разводить этих животных); «козел» + «бить» = «козлобои» (мясники). И, наконец, «козлятник», как уже говорилось, любитель козлят и козлятины. Это слово впервые встречается в записях И.П. Корнилова (1862) и повторяется в «маленьких письмах» А.С. Суворина (1895). Все это значит, что прозвище «козел» появилось на Тверской земле в более позднее время.

Как уже говорилось, что каждое присловье, возникшее до начала ХХ века, представляло из себя определенное этническое свойство, которое ярко отражало самобытность местного населения или группы людей, их неповторимые пристрастия и нестандартное поведение. В этом смысле прозвище тверитян «козел» никакой особой сущности, судя по историческим документам, никогда не выражало. Более того, как свидетельствуют народные поверья, козел был единственной четвероногой тварью, которую создал сатана, поэтому его, как и другие демонические силы местные жители старались напрасно не называть. Люди говорили: «Не упоминай черта всуе, придет». «Богу молись, а черта не гневи». «Богу угождай, а черту не перечь» и т.д. Наши предки, как отмечает Т.А. Новичкова, «прямо этих злых духов старались не называть, заменяя конкретное обозначение описательным: лукавый, оглашенный, нечистый, нехороший и прочие». [57] В их числе были и синонимы козла – козлоногий, рогатый, двурогий и другие. Правда, иногда слово «черт» можно встретить в остроумном выражении, например, «Черт ездил в Ростов (Ярославская губерния), да испугался крестов» или «Шуяне (Владимирская губерния) – беса в солдаты отдали».

Разбирая особенности присловий, можно однозначно сказать, что прозвище «козел» у тверитян появилось в первой половине 1920-х годов. Оно связано с послереволюционным всплеском в Твери уголовной преступности. Исследователь криминальной истории Верхневолжья А.И. Азарьев пишет: «Объявленные негодяи, вышедшие из тюрем вместе с объявленными революционерами, не упуская времени, решали помочь революции. В том плане, что им предстояло дограбить то, что недограблено, а говоря по-научному провести более полную экспроприацию экспроприаторов. Армия преступников-профессионалов пополнялась бедствующими и разоренными крестьянами, и, как результат, на дорогах стали появляться «лесные братья», участились налеты на совдеповские магазины…». На состояние преступности влиял и такой факт. Тверская губерния граничила с Московской «и те новшества и контрмеры в борьбе с уголовным миром, которые предпринимаются в белокаменной, эхом отзываются в Твери». Так, после ликвидации Хитрова рынка в Москве многие профессионалы-преступники стали находить себе приют на Тверской земле.[58]Вероятно, именно в этих условиях среди профессионалов-воров, как считал В.Т. Шаламов, появились «особо важные воровские секреты, касаемые выработки общих законов этого мира (которые, как жизнь меняются), выработки языка воров, «блатной фени». [59] Эти факты подтверждает и наш земляк, известный писатель Б.Н. Полевой, специально изучавший уголовную среду и проведший в ней трое суток. Он отмечает, что во второй половине 1920-х годов существовал «наш тверской блатной мир», говоривший на воровском жаргоне. В его повести «Мемуары вшивого человека», отразившей реальные события и изданной в 1927 году, один из персонажей говорит: «Мы блат. Имеем мы совесть свою и честь. Обычаи и нравы сво?